Неточные совпадения
Райский вздрогнул и, взволнованный, грустный, воротился домой от
проклятого места. А между тем эта дичь
леса манила его к себе, в таинственную темноту, к обрыву, с которого вид был хорош на Волгу и оба ее берега.
И привел он ее к
лесу темному; в тыим
лесе одни только древа-осины
проклятые: листами дрожжат, на весь мир злобствуют.
— Куда!.. Известно, в
лес… Куда же еще? И хату ее сломали, чтобы от того
проклятого кубла и щепок не осталось… А саму ее вывели за вышницы и по шее.
Поезд летит, мелькают какие-то огороды, вправо остается возвышенность Лесного, Поклонная гора, покрытая сосновым
лесом, а влево ровнем-гладнем стелется к «синему морю»
проклятое богом чухонское болото.
Ушел бы сейчас, да боюсь; по деревне собак пропасть. Экой народ
проклятый! Самим есть нечего, а собак развели. Да и лесом-то одному страшно. Придется в беседке переночевать; надо же туда идти, там библиотека и наливка осталась. А как сунешься? Он не спит еще, такой монолог прочитает! Пожалуй, вылетишь в окно, не хуже Фидлера. Пойду, поброжу по саду, хоть георгины все переломаю, все-таки легче. (Уходит.)
— Экой скорый! — пробормотала солдатка, захлопнув окно; — подождешь, не замерзнешь!… не спится видно тебе, так бродишь по
лесу, как леший
проклятый… Она надела шубу, вышла, разбудила работника, и тот наконец отпер скрипучую калитку, браня приезжего; но сей последний, едва лишь ворвался на двор и узнал от работника, что Борис Петрович тут, как опрометью бросился в избу.
Есть остров в море,
проклятый небесами,
Заросший вес кругом дремучими
лесами,
Покрытый иссини густейшим мраком туч,
Куда не проникал ни разу солнца луч,
Где ветры вечные кипяще море роют,
Вода пускает гром,
леса, колеблясь, воют,
Исчадье мерзкое подземна бога там.
— Не слезешь?.. ладно же, оставайся один в
лесу, пусть те едят волки…
проклятого!..
— Мы в Причине только самую малость опнемся, а потом опять в
лес, — говорил Собакин. — Мне нужно не упустить Спирьку, а то как раз кто-нибудь другой перехватит его… Тьфу!.. Ах,
проклятый!.. Тьфу!.. тьфу!..
Мельник подошел к своей мельнице, а мельница вся в росе, и месяц светит, и
лес стоит и сверкает, и бугай,
проклятая птица, бухает в очеретах, не спит, будто поджидает кого, будто кого выкликает из омута…
— С нами, мол, крестная сила. Где же пашня моя? Заблудился, что ли? Так нет: место знакомое и прикол стоит… А пашни моей нет, и на взлобочке трава оказывается зеленая… Не иначе, думаю, колдовство. Нашаманили,
проклятая порода. Потому — шаманы у них, сам знаешь, язвительные живут, сила у дьяволов большая. Навешает сбрую свою, огонь в юрте погасит, как вдарит в бубен, пойдет бесноваться да кликать, тут к нему нечисть эта из-за
лесу и слетается.
— Дерево-то пускай его Божье, а волки-то чьи? — возразил Патап Максимыч. — Как мы заночевали в
лесу, набежало
проклятого зверья видимо-невидимо — чуть не сожрали: каленый нож им в бок. Только огнем и оборонились.
— То-то и есть, что допрежь николи не бывали. Ну, уж и
леса ваши — нечего сказать! Провалиться б им,
проклятым, совсем! — с досадой примолвил Патап Максимыч.
— К какому ты лешему завез меня! — кричал он на весь
лес. — Понесла же меня нелегкая в это гнездо
проклятое… Чтоб их всех там свело и скорчило!.. Ночевать, что ли, тут в лесу-то?.. Шайтан бы побрал их, этих чернецов окаянных!.. Что они, морозить нас вздумали?.. Аль деревенских девок прячут по подпольям?..
— Стой подлец! Сто-ой! — послышался из
леса его крик. — Сволочь
проклятая! — кричал он, подбегая к тарантасу, и в его плачущем голосе слышались боль и злоба. — Анафема, чтоб ты издох! — крикнул он, подскакивая к ямщику и замахиваясь на него кулаком.
— Дело выходит неосновательное, может, и в самом деле погоня. Как-никак, милая Аннушка, возьми-ка ты, брат, деньги, схорони их себе в подол и поди за куст, спрячься. Не ровен час, если нападут,
проклятые, так ты беги к матери и отдай ей деньги, пускай она их старшине снесет. Только ты, гляди, никому на глаза не попадайся, беги где
лесом, где балочкой, чтоб тебя никто не увидел. Беги себе, да бога милосердного призывай. Христос с тобой!
— Ишь, стреканули, точно их черт погнал! Совесть нечиста, так и перепугались выходца с того света, — усмехнулся последний, помогая Якову Потаповичу сесть на лошадь и укладывая поперек его седла все еще бесчувственную княжну Евпраксию. — Скачи в
лес, в шалаш, а я догоню, только последний расчет учиню с этим
проклятым логовищем!